Блеск хрусталя, сверканье бриллиантов, вычурная лепнина на потолке и стенах – излишество, уложенное в рамки и ограниченное формами медальонов, лепных гирлянд или все тех же рамок, призванных придать стенам зала изящество сообразно пониманию этого слова в те годы, когда этот зал отделывался. Излишество в нарядах соответствовало моде и вкусам дня сегодняшнего. И Смерть тоже соответствовал – стройный, высокий юноша с гордо вскинутой головой во фраке цвета ночи. Светлые волосы излишне вольно спадают на плечи, светлые глаза холодны и насмешливы. Он был частью толпы, со всеми и ни с кем, знающий здесь каждого по имени и не знакомый никому из них.  Он пригласил себя сам, чтобы посплетничать со стариками, пофлиртовать со вдовами, слишком быстро забывшими тех, кому давали брачные клятвы. Имели право. Озвученное пред алтарем условие блюсти их соблюдено. Живое живым.
А что ему?
Чахотка. Тревожный румянец. Девица мила. Еще милее, то, что она невеста и думает, что влюблена. Подвенечное платье её сошьют для похорон. Для него, для Смерти. О, она будет его звать и молить о милости последнего поцелуя, устав исторгать из себя кровавые ошметки собственных легких.  И он придет. Он приходит ко всем хотя бы однажды.
Флиртовал с графиней. Черные страусиные перья, фальшивые бриллианты. Настоящие в закладе. Красавчик Жан живет на широкую ногу. Живет так, словно каждый день последний – и правильно.
Он знает, но не счел нужным сказать увядающей любовнице о срамной болезни. Пока та себя не проявила на лице – можно навещать тоскующих по мужской ласке дам.
А это кто?
Малышка Сиси!
Он не сдержал улыбки – его любимица.  Он обнимал ее водой, когда она была совсем ребенком, но выпустил, обжегшись о жизненный огонь той редкой силы, что загорается в людях чрезвычайно редко. Потом были скачки верхом, падение с забора, прыжок из окна, балансирование на развилке старого вяза, чтобы дотянуться до безобразной шапки вороньего гнезда затем только, чтобы обнаружить, что оно пусто.
- Мадемуазель Сиси! – он учтиво поклонился, - не ожидал встретить вас здесь.
Он предвосхитил ее недоумение прежде, чем с нежных губ слетел вопрос.
- Вы меня, наверное, не помните. Мы, - он не стал уточнять, кто именно эти «мы», - гостили в Поссенховене два… нет три года назад.
Он обозначил поклон и поспешил спросить и одновременно предложить ей свое общество.
- Вы куда-то спешите? Здесь невыносимо душно, не находите?

Последнюю фразу он слышал не далее, как минуту назад и счел уместной. Ему самому не было душно, как не было жарко в костре, где однажды сгорала еретичка Анна, или холодно на далеком севере, где морозы стояли такие, что пар от дыхания тотчас оседал ледяной коркой на усах и ресницах тех, кто не мог укрыться в спасительном тепле жилища, сколь бы убогим оно ни было.
Тут взгляд его скользнул в том направлении, откуда только что шла девушка и Смерть увидел компанию трех женщин – двух дам, чья молодость давно миновала и прелестной девушки с безмятежно-невинным лицом, кукольная прелесть которого была несколько испорчена волнением и легкой от него утомленностью.

Пустяковая вежливость, фраза о здоровье родных его неожиданно развеселила.  Знала бы эта прелестная, полная жизни девушка, кого сами же люди по каким-то только им понятным признакам родственности проявлений, сопоставляют с ним! Но сегодня он был расположен к наблюдению, а не рассуждениям о правде. Потому ответил с короткой, чуть насмешливой улыбкой.
- Благодарю, всё хорошо.
Да и что может быть не хорошо у Сна или Времени?
Не утруждая себя многословной фразой, Смерть изящно учтивым жестом указал Сиси, куда двигаться – в сторону цветника из шелка и кружев, вееров и высоких причесок, разбавленного фраками и мундирами.
И уже готов был взять ее за руку и увлечь к буфету, но передумал. Ему хватало здесь и общества, и шума, и блеска глаз, и бессмысленной болтовни, чтобы насытится, пусть и ненадолго, ощущением собственной живости.  За толкотней он всегда мог отправится на проходную крупного завода в утренний или вечерний час или покатится в дилижансе.
- Я принесу, - предложил он, - битва будет не из легких, видите, сколько жаждущих осуждают бедных слуг, но взамен вы подарите мне следующий танец. Обещаете?

Он едва удержался от того, чтобы прикоснуться к ее лицу, и, приподняв голову Сиси за подбородок, заставить посмотреть на себя, глаза в глаза.
Успеется.

Жар её юного тела, полного здоровой жизненной силы, гнал его, и вместе с тем тянул, как нечто противоестественное его природе. Так магниты, расположенные одинаковыми полюсами, друг к другу отталкиваются, но стоит одному из них чуть сдвинуться, чтобы полюс сместился, как разно полярные стороны притянут камни друг к другу и те соединяться столь прочно, что потребуется порой весьма значительное усилие, чтобы их разомкнуть.
Он заглянул в сияющие глаза девушки, ответил невольно и совершенно искренне на ее улыбку и понял, что пропал, что вновь обречен любить недостижимое – воплощенную жизнь во всей ей кипучей энергии, легкомысленности, упрямстве. Восхитительная пытка, такая долгая, когда ее проживаешь, такая краткая, когда вспоминаешь о ней, оглядываясь на испытанное.
- Для вас, gnädiges Fräulein, я уничтожу любого, кто встанет на моем пути к оранжаду, - совершенно серьезно сказал он, - надеюсь, скучать вы не будете, а я придумаю пока задание для вашего фанта.
Он отошел, оставив Элизабет ждать обещанный напиток и легко, словно не имел ни объема, ни массы протиснулся меж спинами двух дам, каждая из которых занята была беседой. Одна, в летах  со стариком отсутствие волос на голове которого компенсировали пышные усы и бакенбарды, вторая с пышнотелой подругой, девицей с восторженно сияющими глазами.
Смерть услышал обрывки их беседы. Об императоре, разумеется! О ком же еще?!
Мысли его были заняты возможными заданиями для фантов, как если бы именно ему пришлось сочинить их для каждой из собравшихся здесь женщин.

«Произнеси скорбную речь, как будто ты провожаешь в последний путь возлюбленного. Сочини и прочти эпитафию на собственную надгробную плиту. Представь, что ты призрак, который вернулся из потустороннего мира и расскажи о том, что увидела» - каждый из вариантов совершенно не подходил в качестве задания, выполнение которого позволит дополнить танец милой беседой.
Смерть поймал взгляд кельнера, пустой, тусклый, в котором едва теплился вынужденный интерес к происходящему. Он мог бы прочесть о его утратах и печалях, коснувшись сознания, но совершенно этого не хотел. Хотел Оранжад для прелестной фройлен, шелкового цветка, засыхающего от жажды в духоте этих переполненных комнат. Один бокал. Только один.
С ним и вернулся.
Вручил торжественно Элизабет, признаваясь.
- Будь мы в Мюнхене, я просил бы вас экспромтом придумать стихотворение, взяв за начало известное вам: « Ich weiß nicht, was soll es bedeuten, Daß ich so traurig bin; Ein Märchen aus alten Zeiten, Das kommt mir nicht aus dem Sinn».

И тихо, очень тихо спросил:
- А для меня… Какое задание вы бы придумали для фанта, назначенного мне?

Отредактировано Der Tod (2024-11-02 14:46:31)

На замечание о мучительности ухода из жизни из-за невозможности утолить жажду, Смерть промолчал. Это прелестное дитя, девушка, едва начавшая открывать свою женственность – явно была не той собеседницей, с которой стоило бы вести беседы о том, как могут проходить последние дни или мгновения человеческой жизни. С Сиси можно было пофлиртовать, потанцевать, прогуляться по саду или устроить романтическое свидание, явившись на балкон её комнаты – но только не философствовать.
Можно было бы стать её музой.
Слушая собранные экспромтом рифмы, Смерть поймал себя на том, что и в самом деле желал бы этого – знать, что её мысли обретают форму, будучи обращены к нему.
- Отчего же. Стихи очаровательны, - улыбнулся он, - я ни мгновения в вас не сомневался.
В себе – тоже.
Появление на балу императора, Смерть оставил без внимания. Его занимала только Сиси.
- Моего дара вам придется чуть-чуть подождать, - предупредил он, предлагая Сиси опереться о его локоть, - а сейчас позвольте, я провожу вас к родным.
Напоминать об обещанном танце, он не стал, намереваясь, всего лишь, с первыми звуками мелодии завладеть вниманием своей собеседницы и не отпускать её сегодня от себя, как можно дольше.
Близость Смерти, делает живое особенно прекрасным, даже если не последние минуты заливающегося лучшими трелями соловья, не замечающего крадущуюся по ветке кошку, не последние часы розы, замерзающей под первым снегом, и не чахоточная красота больных девиц, мысленно уже принявших неизбежное. Он не задумывался о том, отчего происходит так, рядом с ним любые проявления жизни становились для окружающих ярче, заметнее, ценнее.
Да это было и не важно.
Важны были только сияющие глаза Сиси и ее нежная улыбка.
- Хотите, я вам приснюсь? – тихо спросил он, забирая у девушки опустевший бокал, чтобы оставить его на подносе одного из услужливо ожидающих кельнеров.