Вечер у миледи был насыщенным: дела камеристки занимали две трети времени, еще треть уходила на задания от Ришелье. Интриган в алом не был готов угомониться, считая, что основная служба в покоях королевы не должна мешать личной службе ему, и хотя он щедро за это платил, Анну раздражала подобная расточительность ее умений и сил. Так что, вернувшись в свою комнату, девушка упала на постель, не чувствуя ног. Для королевы у милой мадам Бонасье была отмазка, муж в городе, с которым церковь не разрешает развод, вот и приходится раз в несколько дней к нему наведываться, проверять, не пропил ли он свою лавку, лишившись последних денег и поддержки.
Уснула Анна быстро, закутавшись поверх ночной сорочки в теплое одеяло, искренне надеясь, что царственная тезка не потребует ее к себе. У испанки были свои фрейлины, которые должны были исполнять свои обязанности при особе, но дружба крепчала с каждым днем, и ее величество выражало доверие к камеристке, та платила показательной верностью, легко принятой за настоящую, тем самым получая от королевы приглашения явиться в любое время.
Утром, все утром. Она встанет пораньше и проверит гардероб ее величества соответственно с пожеланиями, оставленными накануне.
Утром же все пошло совсем иначе.
Звонкий, даже пронзительный голос с испанским акцентом требовал проснуться. Анна неохотно шевелится, открывает глаза, не понимая, что происходит: неужто ее величество заявилось в комнату камеристки? Девушка обитала в небольшой скромной комнатке рядом с гардеробом, где хранится ворох одежды Анны Австрийской. Такого количества нарядов и обуви де Бейль отродясь не видала. Раньше, в монастыре, у нее была пара платьев из грубой, домотканной ткани, отвратительного блеклого цвета. В Берри у сестры священника тоже имелась пара платьев, скромных, но очаровательных. Де ла Фер успел одарить новоиспеченную супругу нарядами, в одном из которых и собирался ее повесить на ближайшей осине.
Анна Австрийская щедро одаривала камеристку, да и у самой Анны были платья в шкафах в том доме, который она снимала под именем Катрин де Боже, и все же, куда этому всему до гардероба королевы.
Приходится все же сесть на постели.
- Ваше величество, простите, кажется я прос...
Тягучая французская речь зависает минором, когда королева обнаруживается рядом, на какой-то жутко неудобной лежанке, от чего ноет каждая косточка. И комната, хоть и напоминала Анне ее обиталище в Лувре, благодаря разбросанным лентам, ворохам юбок и ярким отрезам ткани, но было совсем другим местом. Никакой причудливой лепнины, никаких шелковых обоев по стенам, все минималистично, заставлено вешалками, пустыми и занятыми. И музыка, тонкой вязью лезущая в уши, взывающая подняться и разузнать, что происходит.
Анна соскакивает с лежанки со всем проворством. которое имеется у нее, после интересуется состоянием королевы:
- Вы целы, ваше величество? Чувствуете себя хорошо? Неужели нас похитили, - срывается с губ мысль, пока Анна пытается найти, во что одеться. И она, и Анна Австрийская в исподнем. Но второй мыслью приходит в голову метнуться к дверям, налечь на ручку, та со странным, но благозвучным щелчком открывается, музыка становится громче, а на лице миледи появляется удивление:
- Кто похищает и не запирает? Разве так можно?
Все шпионское нутро француженки взывает к здравому смыслу. Стой у истоков похищения она, леди де Винтер, известная, как миледи, и уж точно заперла дверь так, чтобы похищенные не могли сбежать. А то и связала бы их.