Единственно хорошее, что было в этом приключении, так это то, что Альфред был хотя бы не один. Возможность перемолвиться словом с профессором, рассчитывать не только на собственные силы, но и на его опыт, немного облегчала душевное состояние и помогала сохранять здравый смысл: с каждым часом Альфред всё крепче убеждался в правдивости тех суеверий, которые выслушивал по пути в недра Карпатских гор.

Замок фон Кролоков представился ему воплощением жуткого фольклора: тот был чудовищно громоздким, чёрным — чернее окружающей тьмы, вырастал горой посреди заснеженной пустоши. Он — существо, многоглазый и всеслышащий, напичканный богохульственной пародией на храмовое убранство, точно выл от голода, когда ветер становился сильнее. Альфреда одолевали сомнения, какие только может вообразить себе человек, столкнувшись лицом к лицу с таким местом. Казалось, даже небесные светила разделяли его чувства — те прятались за тучи, словно побаивались остроконечных шпилей, что грозились проткнуть небо.

Альфред не горел стремлением, как профессор, доказать нечестивую природу обитателей этого замка или заострить внимание на водовороте таинственных совпадений и молвы вокруг него. Он бы и вовсе предпочёл стать скептиком, винить переутомление в предчувствии чего-то ужасного, только бы не дать страху сковать себя снова. Только бы забыть опасение быть утащенным в тот кошмар, что снился накануне. По правде, его здесь до сих пор хранило что-то незримое. Не он был пойман фантомными руками. Не он внимал коварным обещаниям и одурманивался щедрыми дарами, за душным шлейфом которых скрывалась сладость тления, но Сара — его бедная Сара... Понимала ли она, к кому попала? В какую страшную историю впуталась? Шансы образумить её — те кроткие слова, мольбы и доводы, что нашлись за секунды недолгой встречи, — все они разбились о недосягаемый образ, который уже воплотил её невинные мечты. И Альфред не осилился бы воспротивиться такой воле. За улыбку Сары он отдал бы свою кровь.

Смирившись, ему ничего более не оставалось, кроме как без пререканий покинуть её комнату и со всем этим скорее вернуться к профессору.

Раз за разом прокручивая неловкий диалог в голове, Альфред опосля додумывал, что ещё можно было сказать. Погруженный в мысли, он понуро сменял коридор за коридором, совсем не отвлекался на внешние ощущения, будто даже позабыл свои недавние суеверные страхи. Смутно помнил: чтобы попасть в библиотеку, прежде следовало пройти от ванной налево, спуститься по лестнице на этаж ниже, затем до конца по коридору, а там, кажется, повернув направо, можно было бы увидеть массивную дверь. Как бы то ни было, шел Альфред уже долго, и чем дольше, тем сильнее пространство становилось незнакомым. Ориентиры и силуэты начал скрадывать нависающий сумрак; появилась нужда осветить себе путь, но под рукой, как назло, не было и спички.

Скоро ему открылась галерея. Сперва она мнилась той, в которой они с профессором оказались предыдущей ночью, однако каждая рассмотренная деталь в ней говорила о запустении. Ковёр, местами порванный, был заёрзан так, словно на нём кто-то отчаянно сопротивлялся. Тусклый камень стен не прикрывала дорогая узорчатая ткань. Картин висело не много, штук шесть, и ещё две, повёрнутые обратной стороной, стояли на полу. Вместо парадной лестницы располагалась дверь. Толкаться в неё было бесполезно, поэтому Альфред побрёл дальше, а за поворотом увидел другую, наконец, ту самую — широкую, что должна была вести в библиотеку. Ох уж эти запутанные старинные здания! Последний раз он так терялся на первом курсе, когда только-только поступил в Альбертину*. Там тоже у библиотеки было два входа: один — центральный, другой — в закрытую секцию, ставший для него едва ли не основным благодаря профессору Абронсиусу.

Дверь поддалась с трудом, с пронзительным скрипом, разлетевшимся эхом по этажу, с медленным разочарованием Альфреда, когда он не обнаружил за ней того, что ожидал.

Очередной коридор, гулкий и пустой, объял его кладбищенским холодом. Сквозь тёмную рябь перед глазами получилось разглядеть, что стены со всех сторон были усеяны портретами, и от этого делалось жутче. Изумительная тишина здесь была почти законом. Даже рокот собственного сердца смущал до красноты. Где бы Альфред ни стоял, казалось, множество глаз жадно следили за каждым его движением. Они всматривались будто бы в саму его суть: в пышущий непорочной юностью сосуд, стремясь поглотить хоть каплю того счастья, что он принёс с собой.

Альфред в нетерпении прибавил шагу. Дыхание у него участилось, лицо пылало, а вот руки тряслись — и от озноба, и от страха, всё разом. Он уже битый час бродил кругами по какому-то проклятому лабиринту, выглядывал в окна, но это не помогало внести ясность, где он, — все они выходили во двор, окружённый тёмными стенами, и лишь сверху, как в колодце, был виден небольшой кусочек неба. Привычная тревожность теперь граничила с паникой, и не только из-за опасения увязнуть в кромешной темноте, но и потому, что он — тот, кто должен был немедля увести отсюда Сару, — сам оказался в беспомощном положении. Ему недоставало храбрости, чтобы, в конце концов, хотя бы окликнуть профессора. Вместо него был риск призвать то неведомое, что томили тени.

Кожа под одеждой засвербела, заныло в желудке. Запах могильной земли прозрачно сопровождал его в этом безвременном замке повсюду, но именно сейчас, казалось, стал ощутимее. Альфред отчаянно привалился плечом к косяку оконного проёма, чтобы отдохнуть и понять, какое взять направление. Он потёр глаза, ущипнул себя и уверился, что не спит. Очень хотелось, чтобы всё пережитое на самом деле было всего лишь ночным кошмаром, и он проснулся бы в Кёнигсберге, в тесной коморке профессора, разбитым, как бывало во время сессии… Однако вздыхал он наяву, полной грудью, силясь найти в себе хладнокровие. Чуть он подался корпусом вперёд, чтобы оглядеться по сторонам, как — вдруг! — стремительная чернота метнулась к нему откуда-то слева, задев крыльями макушку. Альфред тут же вскочил, рефлекторно пригнулся, вжал шею в плечи, вскрикнул:

— Кто здесь?! — а та уж воспарила вверх, к высокому потолку, и скрылась во тьме. — Покажись!

«Десмод*!» — пронеслось в его всклокоченной голове, и он, крутясь и озираясь, стал судорожно рыскать по карманам пиджака, пытаясь найти в них что угодно, что могло бы его защитить.

[1] Альбертина — кёнигсбергский университет, с 1656 года получивший своё название в память об основателе.
[2] Десмод — летучая мышь, самый многочисленный и известный вид настоящих вампиров.
* За вдохновение в написании текста благодарю: Хэлину Хэйтер, Дмитрия Мордаса, Брэма Стокера, Джозефа Шеридана Ле Фаню и др.

Отредактировано Alfred (2024-10-16 19:10:33)