Вода в ванной остыла, часть пузырьков пушистой пены давно полопалась, но в воздухе остался витать сладковато-свежий запах парфюмерного масла. Герберт, поднявшийся из саркофага с самыми последними лучами солнца, восседал напротив в обитом бордовым бархатом кресле, с непринужденной грацией закинув ногу на ногу. Белый костяной гребень в его руке снова и снова со скользящей легкостью делил волосы на тонкие пряди. Триста лет спустя Герберт уже не помнил, что после его обращения в вампира они стали другими - больше не пушились, когда напитывались влагой, и даже вбирая в себя немного воды, все равно выглядели абсолютно сухими, словно шелк. Он привык к этому точно так же, как и к другим особенностям своего неживого и все еще прекрасного тела, благо и ритуал ухода за ним остался прежним: перед ежегодным Балом, который символично отмечал смену одного цикла другим, Герберт еще при жизни принимал ванну с пеной, приводил в порядок ногти, прихорашивался, выбирал особые украшения, по двести раз проверял, готов ли его парадный костюм... Важный праздник оставался праздником. Пускай даты чуть сдвинулись, а вместо рождения Спасителя теперь отмечалось главенство тьмы над всем живым - Герберту было абсолютно плевать до тех пор, пока торжество давало ему возможность развлекаться, баловать себя и показаться гостям во всей ослепительности.
Еще одним явлением, дошедшим до этих дней и стихийным по своему масштабу, была твердая уверенность Герберта в том, что в особенную дату он заслуживает самого лучшего. Например, взять самый вкусный кусок угощения с праздничного стола. Танцевать с самым красивым человеком в зале. Или сорвать вишенку с торта, когда желающих много, а он такой, уникальный и сияющий, один. Тем более, сегодня у Герберта почти ночь рождения! Ведь именно накануне очередного такого Бала граф фон Кролок не дал сыну пасть жертвой смертельной болезни и сделал его жертвой своей, а потом буквально на руках внес в новую жизнь. Каждый год, первым входя в бальный зал, Герберт отмечал и это событие, не будь которого, он бы сейчас не облачался в любимый цвет, не кружился в свете свечей и не кружил голову восхищенным гостям. Отец знал об этом и чаще всего старался приготовить ему небольшой подарок, однако в этом году почта застряла где-то в пути. Так почему бы, тьма возьми, Герберту не забрать себе в жертву одного из путников, приготовленных для гостей? Конечно, не старого ученого, а его робкого помощника с зелеными глазами в половину лица и забавной челкой. Честное слово, Герберту не приходило на ум ни одной причины, по которой этот чудесный юноша, приманившийся в замок по какой-то невероятной случайности, не должен принадлежать ему... Ему одному! Яблоко с фамильного древа фон Кролоков недалеко упало от яблони - сын графа тоже считал, что заслуживал собственного эксклюзивного лакомства на сегодняшнем Балу. Так Герберт не только порадовался бы за отца и его грандиозную трапезу, свершившуюся спустя почти тринадцать лет ожидания, но и смог бы в полной мере разделить его чувства и триумф. Разве не восхитительно будет, если Герберт, когда граф торжественно укусит Сару, присоединится к нему со своим партнером по танцам? Эта сцена будет изумительна в своей эпической красоте!
Однако отец, увы, руководствовался соображениями более прагматичными и намеревался накормить паству на славу после прошлогоднего бледного и хилого обеда. "Ах да, тот крестьянин. - Герберт скривился, словно надкусил клюкву. - Это было не очень сытно и совсем не эстетично. Дикари, им должно быть за счастье просто рядом с нами постоять!" На секунду он представил, как львиная доля гостей так же жадно, яростно и жестоко набросится на Альфреда - едва ли кто-то предпочтет первым укусить его дряхлого и сухого, как вяленый ерш, наставника, дураков нет. Герберт вообразил себе, как черты юноши искажаются от ужаса, как кривятся об боли соблазнительные губы, а потом вспомнил, что кто-то в порыве голода раньше времени сломал крестьянину шею... Какое расточительство! Вот бы можно было сразу после официального начала Бала просто уединиться с Альфредом где-нибудь вне бального зала и забрать желаемое только себе одному.
- Аа-ааа-ааа, - мечтательно и мелодично протянул Герберт. Плавный деревенский напев по непонятной причине легко лег ему на уши с голоса Сары, который время от времени доносился из спальни неподалеку, и теперь застрял в памяти. Герберт играючи украл у девушки мелодию, считая, что у его аристократических связок она получается гораздо лучше. Более того, сейчас, с длинными распущенными волосами и гребнем в руках, он напоминал сирену в мужском обличье, завлекающую в пучину ночного мрака неосторожных путешественников. Не успев подумать об этом всерьез, Герберт услышал за дверями покоев осторожные и неуверенные шаги. "Да неужели?.." - Аа-ааа-аааа, - повторил он и под чуть более длинную финальную ноту провел гребнем по волосам в последний, сотый раз.
Фон Кролок положил гребень, подошел к двери и незаметно выглянул в комнату, где Альфред растерянно озирался по сторонам. "Если ты правда так его желаешь, - припомнил он спокойные слова отца накануне утром, - на балу тебе придется быть быстрым, чтобы отведать его крови". Граф тогда даже не представлял себе, насколько быстрым его сын может быть, если ему что-то взбредет в голову. Герберт игриво наклонил голову, показавшись в дверном проеме, и обворожительно улыбнулся.

Не каждому понравится, когда его называют чужим именем. Только не Герберту, только не женским. Горе кому-нибудь из его надоевших за десятилетия кавалеров, если бы это была оговорка в порыве страсти. Горе любому, кто, будучи проклят стереотипным складом ума и завистью, столь неумело посмеялся бы над его волосами, почти достигающими середины лопаток. Тогда обидчик всенепременно не досчитался бы клыков. Но юноша, который по очень удачной случайности забрел к Герберту в спальню, не имел с этими личностями, не обученными хорошим манерам, ничего общего. Очаровательно ошарашенный, хорош собой, новый, он вызывал не раздражение, а романтическое любопытство, появился в этих покоях ровно в тот момент, когда их владелец предавался мечтам о нем, словно прочитал его мысли на расстоянии, да еще и так мило попросил прощения за свое неосторожное слово... По крайней мере Герберт, чей мир был до ужаса эгоцентричен, подумал, что Альфред извинялся именно за это, а не за неожиданное вторжение. Последнее, наоборот, оказалось как нельзя кстати, и вампир просто не мог не ухватиться за возможность.
- Постой! - окликнул он требовательно и в то же время мелодично, почти в тон сладкой песне, которую мурлыкал минутой ранее. Изящный жест протянутой руки был призван если не поманить юношу ближе, то хотя бы заставить его замереть на месте, и внешне казался абсолютно расслабленным. Тем временем внутри у Герберта от умиления, вожделения, жажды и нетерпения будто дергалась натянутая струна. Стоять и выжидать, пока Альфред подойдет на зов сам, было просто невыносимо, и фон Кролок, не привыкший отказывать себе в таких мелочах, легким бесшумным шагом приблизился к нему почти вплотную. Хотелось поскорее запустить когти в добычу, ослабить повязанный бантом бордовый галстук на шее, поворошить пальцами темные волосы, как он уже пытался сделать это прошлой ночью у ворот замка... Тогда Альфреда, кажется, едва не сдуло от страха обратно в лес. Помня об этом, Герберт на миг замешкался, прежде чем трепетно протянуть обе руки и сомкнуть пальцы на плечах юноши. Прикосновение казалось мягким, сопровождающая его игривая улыбка обезоруживала, однако попытайся жертва вырваться, это вряд ли бы у нее вышло. Бархатистая ткань пиджака на ощупь была недорогой, но приятной и ласково пропускала исходящее от Альфреда тепло. - Я хочу с тобой... - "много чего", - поболтать.
"Или ты предпочел бы обсуждать с девой, которую здесь искал... ну я не знаю. Может быть, то, с кем она пойдет на Бал вместо тебя, как она очарована моим отцом, или про подарки, которыми он ее осыпал? Так себе тема для разговора, не находишь?"
В то время как для графа, сколь бы красиво он ни ухаживал за своей гостьей, она оставалась лишь игрушкой и украшением его затяжной тоски, Альфред, похоже, был искренен. Герберт не мог не понимать, что именно Саре он обязан появлением в замке этого чудесного юноши. Возможно, тот правда влюбился с первого взгляда, возможно, просто вообразил себя рыцарем и решил стать героем для прекрасной дамы в беде, а там будь, что будет. Но скорее всего, конечно, первое - Герберт определил, сколько в нем смелости, буквально наложением рук, когда почувствовал легкую дрожь. Боится, но бросился навстречу опасности. Быть может, это и есть любовь, но когда Герберта это останавливало? "Я же лучше, - подумал он самодовольно. - А эта рыжая девица точно разобьет тебе сердце. Да-да, то самое, что только что замерло при виде меня". На секунду Герберт представил, как на лице Альфреда отражается боль от потери возлюбленной, которая ушла за графом во мрак, и залюбовался. Тьма, в этих огромных глазах завораживающе смотрелись бы любые эмоции - и печаль, и удивление, и страсть, и нежность. И он хотел пробудить их все и насладиться этим букетом вкусов сполна.
— Знаешь, отец в восторге от тебя, — проговорил Герберт с восхищением, какое вряд ли выдавала мимика графа, когда тот беседовал с Альфредом с глазу на глаз. Он даже чувствовал, будто открывает какую-то тайну. Из смертных мало кто умел читать выражение непроницаемого лица, на котором едва заметное движение брови означало изумление, легкий изгиб губ - досаду, а затаенный блеск в бездонных голубых глазах - бурную страсть. Когда граф решил уединиться с Альфредом, а не его престарелым спутником, юноша мог почувствовать его интерес, но восторг едва ли. И уж точно не расшифровал смысл, вложенный Гербертом в этот завуалированный комплимент, - что хозяин замка и господарь вампиров одобряет его и согласен принять в своей темной обители как компаньона, соратника, спутника или друга своего сына. Да, пожалуй, лучше начать с последнего. – И мне кажется, что мы с тобой подружимся. - Просияв ослепительной улыбкой, Герберт обошел Альфреда сбоку, откровенно смерил его взглядом от макушки до места, где заканчивались полы пиджака, и кокетливо скользнул кончиками пальцев по плечу почти до локтя. Рука юноши, плотно прижатая к туловищу и вцепившаяся в книгу, оказалась очень напряженной и мелко дрожала, то ли от общей неловкости ситуации, то ли потому что вампир играючи, всего одним шагом преградил ему путь к выходу.