[indent] “Ваша воля исполнена: я — император, но какою ценою, Боже мой! Ценою крови моих подданных” - строки, написанные Николаем своему брату Константину в Польшу на следующий за днем рокового восстания, проходили красной нитью через все долгие месяцы следствия, в котором молодой император участвовал лично, по делу декабрьского восстания на Сенатской площади.
[indent] Николай распоряжался относительно содержания заключенных, прислушиваясь к слезным письмам их жен просящих если не снисхождения, то хотя бы “последнего” свидания, он присутствовал на допросах, на которых злодеи, глядя ему в лицо, говорили об убийстве его и его семьи как о благе для России. Немыслимо! Преступно! И все же Николай не желал, чтобы его начавшееся кровью правление кровью бы и продолжалось. Он учредил Верховный уголовный суд для вынесения справедливого приговора зачинщикам и всем участвующим, кого выявило следствие. И состав суда он выбирал лично сам, включив туда и Сперанского, которого самого  тайно проверяли на причастность к мятежу по распоряжению Николая. Эта работа как и многая другая была поручена Александру Бенкендорфу, в чьей преданности престолу сомневаться не приходилось.
[indent] Александра Христофоровича Ники мог вспомнить невыразительной фигурой в тени отца или стоящим почти невидимой тенью за плечом великого брата. Теперь Бенкендорф становился незримом спутником Николая, его незаменимым помощником, особенно в этом неблагодарном деле с мятежом, в честности и чести которого юный император не сомневался. За месяцы следствия Бенкендорф не раз имел возможность заметить сомнение в лице Николая или то, как замирает его перо перед тем, как поставить очередную подпись, это ему Николай поручал самые спорные, но необходимые для следствия, действия, и ни один из фактов, услышанных или увиденных Александром от нового императора не стал достоянием общественности. Даже сплетен в кулуарах дворца не было слышно относительно их работы. А крикам, что он тиран, деспот и узурпатор, нарушивший все мыслимые и немыслимые законы, Николай уже должен был привыкнуть за первые месяцы правления. Должен был.
[indent] Сегодня мятежникам был вынесен приговор. Николаю сообщили об этом еще днем, когда он проводил время с семьей, играя с собаками. Его супруга Александра тут же изменилась в лице, дети затихли - каждый в его семье пострадал от гнусного бунта, каждый переживал об отнятых жизнях и о тех, которые им только предстояло отобрать, но также понимал необходимость решительных действий. Те, кто поднял руку на вышестоящего, линины чести и не могли быть прощены - это их ужасающий долг: его, Ники, и юного Александра, которому когда-то предстоит унаследовать отцу. И все же конкретную работу, оставшуюся по делу восстания на Сенатской, было решено оставить на вечер, тем более что Николай ждал к себе с полным докладом Бенкендорфа.
[indent] - О, Александр Христофорович, хорошо, что Вы уже подошли. Проходите, продолжайте. Как основные зачинщики вели себя на суде? - Николай касается взглядом Александра, держущешося перед ним, возможно, слишком уверенно и смело, но сегодня юный император не осуждает его за это. Бенкендорф по праву может считать состоявшийся суд своей победой. Тем более что прошло все без новых народных волнений, которые в начале ожидались. Эти бунтовщики - глупцы-идеалисты, которые чуть не погрузили страну в пучину гражданской войны, и Бенкендорф сделал больше многих для того, чтобы общее волнение в империи к сегодняшнему дню утихло. Да, рябь еще идет, но волны уже не поднимаются.
[indent] Николай коротко кивает на сдержанный доклад шефа жандармов, пролистывая папку с материалами следствия, перекладывая в ней бумаги, в некоторые вчитываясь подробнее, какие-то сразу откладывая в сторону, содержание многих протоколов уже известно Николаю.
[indent] -И все же говорите, что через повешенье? Хорошо. Я рад, что Суд прислушался к моему письму с “просьбой” о недопущении казни излишне мучительной, как они хотели было их четвертовать, или же какой-либо иной с кровью, сопряженной. Достаточно крови было пролито еще в декабре. И все же они пишут, как это было мне сегодня доложили, - император задумывается на минуту, переводя взгляд с бумаг на Александра и грустно усмехается. - Ах, да. “На закон тот вышла мода, В громе пушек тонет он…» Стой! За это под замок!.” Кажется, это посвятили Вам, Александр Христофорович. Некто Вадковский. Какой приговор вынесен ему?