Есть хотелось невыносимо. Настолько, что казалось - впилась бы уже и в Шагала, но в том крови едва ли на него хватит, да и вообще, Йони был так же мертв, как и сама Магда. Это изрядно бесило. Но голод донимал еще больше. Полакомиться потерянными путниками на мерзлых тропах Трансильвании тоже не очень удавалось: таких неудачников, как профессор и его помощник, больше не попадалось, а мало-мальски разумное местное население источало аромат чеснока, который забивал собой все вокруг, а особенно носовые пазухи Магды. Как только она терпела эту вонь раньше? Хотя да, вонь не была такой ощутимой раньше, так, тоненький запах чеснока, от которого не отмоешься, но пережить можно.
Он разве что вампиров отпугивал, но никак не старого еврея.

Магда уже успела сменить свою ночнушку, в которой и померла, на нечто более подходящее мрачному реноме вампирши. Ей любезно разрешили остаться в замке, не выгнав в никуда, не вынудив искать себе дом самой. Жить под крылом Графа фон Кролока было значительно безопаснее, чем куковать одной, на Йони вообще никакой надежды не было. Он, конечно, обладал деловой хваткой, которая давала прокормиться и содержать трактир, но справедливости ради, не так-то это и было сложно, учитывая, что это было единственное заведение на всю округу, где подавали выпивку.

Завтраки-обеды-ужины в замке никто для Магды не сервировал, служанкой она тут не была, но и гостьей тоже. Единственный слуга фон Кролоков, больше смахивающий на домашнюю зверушку Графа, вообще, кажется, был не в восторге от беловолосой красотки; его можно было понять, и Герберта хватало, но Магда вела себя гораздо сдержаннее, как ей самой казалось. Куколь так и оставался загадкой едва ли не большей самого Графа, но...
...развить мысль Магда не успевает, томный сладкий аромат свежего человека без примеси чеснока касается острого обоняния упырихи. Она едва не подпрыгивает, беря след, торопливо пробегая все повороты, пока не находит сонное тело, не то одурманенное, не то просто пьяное. Интересно, если выпить крови у пьяного, опьянеет ли сама Магда? Приличная служанка, которая вообще не брала в рот чего крепче чая, а тут прямо стало любопытно. Она едва не урчит, когда подкрадывается к кровати, обходит ее со всех сторон, вдыхая упоительный аромат. Нет, уйти отсюда просто так, когда желудок сжимает голодная резь, и почти до обморока хочется впиться зубами в податливую тушку.

- Спи, моя радость, усни, - мурлычет Магда, мягко подкрадываясь по кровати, уже склоняясь над открытой шеей. Клыки кажутся больше и острее, она вдыхает запах тела, и впивается, наконец, туда, где током пульсирует кровь. Жертва безвольно дергается, но Магде уже нет дела до этого, она глубокими глотками пьет теплую и сладкую влагу. Раньше ее отчаянно раздражал железистый привкус, когда она укалывалась чем-то острым и слизывала капельку за капелькой. Но после смерти каждый глоток казался амброзией, по крайней мере, так когда-то блаженство описывал залетный студент, который потом как-то исчез в ночи.
Видимо, его сожрали.
Или соблазнили, а потом сожрали.
Надо будет расспросить Герберта.
И может быть все-таки попросить ее научить читать. Ребекка пыталась обучить служанку кое-каким премудростям, но Магде это было не очень-то нужно: книг в деревне не было, считать же она научилась еще в бытность жизни в таборе. Там же ее научили петь, танцевать, попрошайничать, гадать и воровать. Все те навыки, которые теперь ей были без надобности.

Упыриха даже не думала останавливаться, продолжая пить жертву, пока не осталось вовсе ничего. А когда стало ясно, что теперь тело это всего лишь безвольная оболочка, Магда оторвалась от него. Попыталась стереть кровь с губ, но размазала ее еще больше. Фу. Это уже так себе. Нужно как-то оттереться. Проклятье, почему вампиры не видят себя в зеркале? Это ужасно. Магде приходится заботиться о своей внешности наугад. Она скоро забудет, как выглядит.
Магда слезает с кровати, порядком раздраженная необходимостью искать воду, но по крайней мере, чувство сытости приятно ласкает живот. А острый слух улавливает шаги. Обитателей замка немного, чтобы не ошибиться.
Не важно. Важно то, что в дверях комнаты уже стоит хозяин замка, и Магда никак не может решить, делать реверанс или это не интересно Графу.

Отредактировано Magda (2023-07-16 00:57:44)

Пересечение взглядов вызывает дрожь по спине, странно, казалось, что тело перестало быть способным на изъявления любых эмоций. Но нет, неприятное чувство становится чем-то ощутимым, по коже проходится холодок, хочется сделаться меньше ростом, хотя Магда и так была невелика особо. Или провалиться сквозь пол, что тоже можно считать надеждой на спасение. Но шансов нет. Длинные пальцы больно вцепляются в волосы... могут ли вампиры чувствовать боль? Нет, Магда пока этого не понимает. Приятного мало в том, что тебя за эти самые длинные волосы поднимают на уровень глаз. Пола под ногами больше нет, с ним исчезает секундная уверенность в том, что все хорошо. Магда не сдерживается в желании зашипеть, низко и раздраженно, обнажая острые клыки, окрашенные кровью.

Забавно? Ну уж нет, бывшая служанка не считала забавным свое положение, вызывающее лишь раздражение. Скалиться, правда, повторно она не рискует. Магда не могла похвалиться образованностью, воспитанием, но сноровка в общении с людьми берет свое. В трактире Шагала посетителей бывало не много, но достаточно, чтобы вычислить разнообразные эмоции; Граф же сейчас не был склонен к душевной доброте.
До упырихи медленно начинает доходить: она сожрала его ужин.
Так себе понимание. И так себе благодарность за то, что ее не вышвырнули из замка, а ведь могли. Кому тут нужна служанка? Кому тут нужна жертва любвеобильности старого еврея, надумавшего себе что-то?

- Нет, - зло фыркает Магда. - Я не воровка.
Была.
По большому счету, что можно воровать в трактире? Подворовывать еду? Денег у них было не так уж много, да и вообще, в этой дыре особо воровство ни к чему не приведет. Даже выбраться из деревни тяжко, ползти перевалами в снежные заносы - хоть убиться прямолинейно, впрочем, теперь смерть для нее была не так проста.
Граф только голову оторвать может.

Прикосновение языка к губам выглядит непроизвольно близким, смущая разум, но тут же это чувство проходит, теряя всякий смысл. В глазах фон Кролока мелькает нечто, что вызывает в Магде страх, лезущий изнутри острыми ударами когтей. Минутный страх становится чем-то осязаемым, желание попятиться придает сил, но не настолько, чтобы смочь выбиться из крепкой хватки. В широкораспахнутых глазах выстраивается дрожь, внимая посланиям мозга. Завизжать? А смысл? И свобода была так близко, а сейчас порохом осыпается к ногам.

Солнце...
Зачем ей солнце?
Солнце сейчас враг, самый большой, самый ощутимый, что протыкает бледными лучами, выжигая татуировки посмертные на коже.
Солнце - смерть, чеснок - отрава.
- Когда еще была жива.
Сколько прошло времени с той невнятной и муторной ночи, ставшей поворотом не туда? Магда не знает. Не хочет знать.
Солнце днем ранее было бледное, зимнее, в белесых прожилках короткого дня, уходящего сизыми сумерками в ночь.
- Хотите показать?
Скромная девушка, ночью молившаяся, чтобы Йони обошел стороной ее постель, знала все молитвы, да только ни одна не спасла, когда настало время божественного вмешательства. Сейчас ни одной в голову не приходит, может, потому, что она проклята? Или потому, что в ней что-то изменилось? Со смертью приходит приступ вредности, со смертью приходит желание перечить, хотя стоило просто замолкнуть, внимая угрозе, исходящей от фон Кролока. Граф к шуткам не склонен, а страх впивается в душу Магды, идя ростками, внимая им, вынуждая прыгнуть в никуда, чтобы добиться...

...смерти?
Шанса на выживание.
Она была голодна, она утолила голод, за этим следует бездонная расплата, видимо, солнечным светом пропитанная.

Магда и понимала, что спорить с повелителем этого замка дело гиблое, и не собиралась этого делать. Но его слова обжигают возмущением, да что он себе позволяет, этот граф? Белокурая вампирша вскидывает взгляд на фон Кролока, в нем читается откровенный дух бунтарства, сейчас же, сию минуту требуется объяснить, что чужого брать не научена, и уж точно она Шагала не крала. Йони был так себе добычей, он же делал с ней все, что хотел, темными ночами в комнате под самой крышей трактира. А потом убил ее, превратив в низменное существо, извечно голодное. Потому, что голод никак не проходил, впиваясь когтями в горло, обжигая нутро изнутри. Магда все время хотела есть.

- Чужого мужа, говорите, господин? А что вы знаете? Или только вам дозволено похищать юных дев с целью их сожрать? - Мгновение, и Магда в фурию превращается. Словно в ней просыпает вулкан злости и горькой обиды. - Я не крала похотливого трактирщика, даром такое счастье мне не нужно было. Сам повадился ходить, а что делать бедной девушке в услужении, когда в этой богом забытой деревне нет шанса на нормальную жизнь? И уж точно я не просила, чтобы этот старый еврей меня в вам подобную обращал.
Случилось бы это, не спустись Магда из своей комнаты вниз, где оставили тело Йони? Может быть, тогда бы она убереглась, и теперь бы сидела в тепле трактира, помогая бедной вдове, еще и дочери лишившейся. Как там Ребекка? Совсем одна без непутевого мужа, и еще более непутевой дочки.

Что-то настораживает Магду в тоне Кролока, в его словах. Метания внутренние, глазу невидимые, но девушка жалобно произносит:
- Я просто была голодна.
Будто бы это оправдает ее в глазах все решившего графа, но она уже чувствует, не может не чувствовать, что отсчет ее короткой посмертной жизни выворачивается на финишную прямую. Он не выпускает ее волос, и хотя боли нет, но Магда инстинктивно хныкает, упирается, и все равно не может справиться с вампиром, гораздо ее старше. Она спотыкается, едва не падает, а на винтовой лестнице в момент пошатывается, и только цепкий хват Кролока спасает ее от падения вниз. Крутые ступени могут причинить вред костям, а что ждет после переломов, Магда понятия не имеет. Но инстинктивно, словно отголоском человеческой жизни, сохраняется страх падения и физического ущерба.
Глупая, глупая Магда...

Ветер бьет в лицо, прошибает грудь. На губах застывает морозный привкус, остро ощутимый запах холода заставляет бессмысленным жестом поежится, на миг забывая, что это место казни Магды. Она широко распахнутыми глазами смотрит на мир, на бесконечное темное покрывало ночи с прожилками звезд, звенящее неизбывной красотой, которую оттеняет елочка дальнего леса, зубчатые вершины гор, укрытые серебром, словно дорогим плащом. Даже служанке из трактира не чуждо чувство красоты, и на секунды она оказывается покорена моментом, взирая на мир вокруг, наполненный красками, ранее неизведанные Магдой. И только отсутствие луны, явно убежавшей за край гор перед рассветом, возвращает ее к реальности, да пальца графа в волосах, стремительно дотащившие девушку к самому краю, за которым начинает кошмар. Кладбище источает запах смерти, скрытой надгробиями прожитых поколений. Воображение рисует картинки падения, когда Магда превращается в мешок костей, не чувствуя больше ни капли красоты, только безудержный тлен, доводящий до пресловутой истерики. Магда дергается в хвате мужской руки, взвизгивает:
- Нет!
Никакой гордости не существует, только желание жить, слишком сильное даже для той, кто умерла вроде бы время назад. Магда выворачивается, чтобы посмотреть на графа, ссаживает колени, падая на каменный пол.

- Нет! Не надо! Я больше так не буду! Я не притронусь к вашей еде!
От голода, кажется, умереть не так страшно, в отличие от солнца. Магда улавливает оранжевые блики, скользнувшие бледной тенью почти на грани нереальности, когда думаешь - показалось. Но нет, если скосить глаза, что упыриха и делает, то можно увидеть, как кровавыми каплями брезжит рассвет по верхушкам пока еще черных деревьев.
- Я все буду делать правильно!

И не важно, что есть правильно в этом конкретном случае. Сейчас бы слезу пустить, но не получается, глаза обжигающе сухи, распахнуты так, что в них можно прочесть все мысли одной конкретной девушки, пальцы царапают одеяние Кролока в уже немой мольбе - пожалуйста, помилуйте, пожалуйста.
А солнце, как назло, неумолимо вступает на небосвод, пусть все еще слишком медленно, но это лишь обман - умирать-то все равно будет кроваво до пепла.

[indent] Предчувствие беды слишком остро давит на нервы, Магда не понимает, как избежать последствий, которые ей не понравятся. В душе - или том, что она еще так называет - теплится вера в обратимость ее ошибки, но холодный взгляд Кролока говорит об обратном. Мраморные статуи, порой, теплее, чем граф, но они отнюдь не так красивые, не обладают такими точеными чертами лица; от него веет показной скукой и решимостью наказать служанку. Та вообще вторглась в жилище, куда ее не звали, но и не прогоняли, а следовательно, нужно было принять правила, установленные в замке...
[indent] Но голод, проклятый голод, он и только он был виноват в плачевном положении Магды, вот только никто не хочет слушать упыриху, словно бы и не просит о прощении.
[indent] Магда глаза закрывает, когда прядь ее волос скользит меж пальцев графа. Трактирная служанка и при жизни была весьма соблазнительной и аппетитной, а смерть, оказалось, украсить больше может. Скромность слетела с мертвой девушки шелухой, оставив лишь наготу собственных желаний, ранее припрятанных в глубинах сознания, да так глубоко, что и сейчас не сразу верилось, что это все ее мысли, все ее чаяния. Но вот пряди волос падают, а голос Кролока, глубокий, даже в какой-то степени чувственный, звучит тоном, не обещающим ничего хорошего. Магда распахивает глаза, губы дрожат, она все еще ждет помилования, хотя понимает - его не будет.
[indent] - Я не хочу гореть...
[indent] Ад всегда был в ее мыслях, всегда протягивал к ней руки, когда Магда стояла на коленях у образа, вымаливая шанс избавиться от притязаний Шагала. Вот было бы хорошо, если бы старый еврей сгинул, остались бы тогда они с Ребеккой и Сарой, хотя от последней пользы никакой, только и могла что петь в своей ванне сидя. Но нет же, надо было тому быть укушенным, а потом еще ожить. И ведь Магда была сама виновата в своей смерти, по глупости спустилась убедиться, что Йони не дышит, поглазеть на него, вот и стала легкой добычей новоиспеченного упыря. Останься в своей комнате на чердаке, и все могло бы быть иначе.
[indent] Не на кого пенять, а себе высказать "фе" так-то и не просто.
[indent] На миг все становится совершенно непонятно, когда граф закрывает двери. Магда широко распахнутыми глазами взирает на него, неужто и сам решил в пепел обратиться? Да нет, только в мышь летучую, и вот теперь девушка окончательно понимает, что ей отсюда не выбраться.
[indent] - Нееееееееет, - истошный вопль рвется к небесам, теряется в рассветном ореоле грядущей смерти, таком кровавом, что невольно Магда сглатывает.
[indent] Крик ее взлетает к вершинам гор, на которых мягко лежат синие тени, скрадывая очертания. Но вот первые лучи бегут по серебристому насту, расцвечивая его самоцветами, ненастоящими, но такими живыми.
[indent] - Нет!
[indent] Магда дергает дверь. Не поддается, не получается, даже не хватает сил, хотя теперь их у нее поболее будет.
[indent] А лучи солнца уже сбегают сверху к замку, так стремительно, так беспощадно. Лицо служанки искажает боль, еще не испытанная, но уже грядущая. Еще секунды, и ее белая кожа обуглится, слезет лохмами с костей, оставив лишь оголенное тело, алое от крови; и это тоже не финальная стадия, осыплется пеплом мгновениями спустя.
[indent] Магда всегда любила жизнь, хоть и страдала от ее несовершенства. Умереть ей хотелось ровно пару часов, самых первых, в своей новой жизни, а дальше неожиданно стало интересно, и мир заискрил новыми чувствами, словно до того Магда жила неполно, бессмысленно, глупо. Сейчас же ей хотелось жить, пусть зависимой от крови, вечно голодной, но жить, ощущая все запахи, все яркие краски. И высшая несправедливость в том, что всего этого Магда вот-вот лишится - лучи солнца, танцуя, уже бегут по каменным плитам крыши, вынуждая вжаться в стену на оставшемся клочке хоть какой-то тени. Но слиться со стеной невозможно, и вот уже смерть лижет пальцы ног Магды, та судорожно вдыхает холодный воздух, вдруг кажущийся раскаленной лавой, наполняющей легкие.
[indent] Солнце безжалостно. Оно может дарить тепло, давать жизнь, но может обжигать, убивая, и все внутренности сворачиваются в тугой узел. Солнечный поцелуй, оставляет следы на голых руках, словно цветы, на коже упырихи, расцветают ожоги, пока что первые, робкие, но ощутимые. Платье прячет под собой остальное тело, сколько-то минут оставшейся жизни отведено.
[indent] Кожа, наконец, начинает медленно пузыриться, вызывая желание закричать. Нечеловеческий крик боли снова нарушает утреннюю тишину мольбой о спасении. Но кто ее услышит? В это время местное население уже спит, а не местное, достаточно напуганное байками, которые щедро тиражируют в деревнях, не ходит близко к замкам. И платье уже перестает быть защитой, боль уже невыносима, Магда сплошная оголенная боль.

Отредактировано Magda (2024-05-28 22:08:35)